Одно из семи чудес России — Красноярские столбы

Cнег в лесу бледно-голубой и матовый. Кажется, что сотни клякс разбрызганы вокруг деревьев. Это лунные тени.Ветра нет, лес дремлет в сугробах, а над тайгой луна — как забытый в туннеле фонарь.Свет от фонаря неяркий и тихий, но кажется, что лес светится изнутри.Каждая веточка сосны или пихты,следы мелкого зверья или лежанка
глухаря аккуратно прорисованы на снегу, словно чернильным перышком. Если валится с елки снежная шапка, она падает медленно-медленно, рассыпаясь в пух. И последние снежинки до земли не долетают. Сгорают в холодном лунном свете.
НЕВОЗМОЖНО ПОВЕРИТЬ, ЧТО В 7 КИЛОМЕТРАХ ОТСЮДА ОГРОМНЫЙ ГОРОД, в котором даже в сильный мороз не застывает река, и пепельно-серый смог неподвижно висит над улицами. Да и не надо в это верить. За восемьдесят лет совместного проживания город не смог разделаться с заповедником. А заповеднику каким-то чудом удается внушать всем:братцы, нет никакого города в помине, он обман и наваждение. Есть тайга, снег, пихтачи и изумленная луна.

И, конечно, Столбы — сотни гранитовых скал, как маяки посреди таежного моря. От них и имя заповедника — «Столбы». А город — ни много, ни мало — Красноярск.
Приехать в Государственный природный заповедник «Столбы» можно на обычном городском автобусе. Выйти на конечной остановке, а там уже тайга, и уходит вверх к скалам дорога.
Охраняемой территорией «Столбы» стали в 1925 году. Здесь зародилось уникальное красноярское явление — столбизм. Примерно сто пятьдесят лет назад среди местных жителей началось повальное увлечение лазаньем по скалам. Без страховок, веревок и прочей альпинистской амуниции — свободным ходом. Увлечение это до сих пор остается стихийным и массовым. Трудно вообразить красноярца, никогда не лазившего по скалам и «камушкам». Мужчины и женщины, старики и дети, в любое время года, лазают, ползают, прыгают, карабкаются, падают, разбиваются, иногда и насмерть, но те, кто не насмерть, подлечившись, всегда возвращаются. В этом тайна Столбов.
Первые описания чудо-утесов составил некий Прохор Селезнев еще в 1823 году. «Зело превелико и пречудесно сотворены скалы, — писал натуралист. — Только попасть туда трудно, конный не проедет, пеший не пройдет. И залезти на сии скалы никто не сможет, и какие они неизвестно». Странный этот натуралист, Прохор Селезнев, больше на сказочника похож. Впрочем, сказочности у Столбов не отнимешь. Они «вылупились» на правом берегу Енисея несколько миллионов лет назад. Земная кора треснула, вздыбилась на десятки и сотни метров, а образовавшиеся пустоты в толщах осадочных пород залила огненно-жидкая магма. Такое внутреннее вливание без извержения на поверхность называется интрузией. Гигантские «формочки» с магмой остывали десятки тысяч лет.
Они уменьшались в объеме, образуя щели, раковины, ниши, пещерки, навесы. Огненное тесто вызрело в кристаллическую чрезвычайно устойчивую горную породу сиенит (из группы гранитов). За миллионы лет горы вокруг словно растаяли, а сиенитовые утесы остались. Поэтому Столбы так похожи на одинокие маяки или сторожевые башни среди тайги.

ИЗ МНОГОЧИСЛЕННЫХ ВЫХОДОВ СКАЛ ОКОЛО 200 ИНТЕРЕСНЫ ДЛЯ СКАЛОЛАЗАНИЯ. У ста из них есть имена. Народ постарался: Волчий Лоб, Грешник, Пятак, Воробушки, Мотылек, Монах, Вороний базар,Золушкины скалы, Каштаковские паровозы, Калтатские ворота, Верхопуз,Обабки, Манская баба, Митра, Авель,Каин, Голубка, Грифы… Самые высокие — от основания до вершины — Могол и Позвонок в массиве Такмак и 200-метровая Пагода. Самый маленький и всенародно любимый — Слоник,всего 4,5 м. Надо сказать, заповедник себя бережет. Для скалолазных забав отведено всего 14 кв. км — туристско-экскурсионный район. Впрочем, все центральные Столбы в эти километры умещаются и соединены между собой тропами и дорогами. Остальные 47 тыс. га заповедника для простых смертных закрыты.
Покорять Столбы начали в 1851 году. С тех пор один из них называется Первым (номерных утесов всего четыре). Началась богатырская эпоха в истории красноярского столбизма.
Столбы именно покоряли-завоевывали. С помощью деревянных подставок. Как водится у завоевателей, каждому покоренному давалось имя.
Имена присваивались и новому способу восхождения, ходу, щели, лазу и т. д. Со временем сложился особый язык столбистов и легенды. Читать и слушать этот эпос о любимых утесах непосвященному человеку невозможно — птичий язык. Сегодня так между собой разговаривают компьютерщики. «Выродкова толпа на Митру собралась. У меня к ней тоже было дело.Давно подкатывался там к стеночке одной. Это как по полке вверх идти,так, не доходя до щелей — первый ход,чищенная стенка…» Поди разберись.
ХИТРУШКАМИ НАЗЫВАЮТ НЕЗАМЕТНЫЕ ЩЕЛИ, ПО КОТОРЫМ МОЖНО ЗАБРАТЬСЯ НАВЕРХ. СОПЛИ -крохотные выступы, сползающие по скальной породе вниз. Катушки — места, где со стенки можно спрыгнуть — скатиться на землю. Дуськина щель -легендарная хитрушка на небольшом 2,5-метровом «столбике», названа по имени легендарной и весьма уважаемой в народе особы, которая обещала руку и сердце каждому, кто по этой щели поднимется. В Дуськину эпоху таких умельцев нашлось не больше десяти. А Хитрый пень — настоящий пень на дороге к скалам. Новичкам говорят: дойдешь до Хитрого, а там рукой подать до столбов. От пня к ближайшему утесу идти еще не менее 2 км. Внутри спиленного дерева столбисты оставляли записочки друг другу во времена, когда мобильных телефонов еще не было.
Так сложилась на Столбах народная воскресная республика. Всегда беспокойная, свободолюбивая и отчаянная. К началу XX века здесь стали собираться революционно настроенные товарищи. До сих пор на одном утесе красуется аршинными буквами: «Свобода». Сохранность автографов замечательная (правда, что-то и подновляют). Где еще в России увидишь наскальные вензеля с ерами: «И. Окороковъ. 1891 г.», «Приказ. Петушковъ и барышни. 27 толя 1913»..
Что за «Приказ.» — приказчик, что ли?
Но независимо от времени и политических настроений самым популярным местом всегда оставался Слоник.Эта каменная туша притаилась в тени Первого Столба. Кому-то он больше напоминает вепря, мне показалось,что он похож на огромного ежика. Не суть. Не всякий народный артист сравнится со Слоником по степени народной любви. О нем в Красноярске сложены песни, стихи, легенды. А росту-то всего 4,5 м. Если бы мне на него не указали, прошел бы мимо — мало ли какие камни по тайге разбросаны. Но ни один красноярский столбист-скалолаз-альпинист не миновал подъема на Слоника. При всей своей неброскости на утесе-звере 20 маршрутов восхождения. Первый человек забрался на его хребтину лишь в 1894 году. Это была Анастасия Качалова,потолбистски — Кабарга. Между прочим, она произвела революцию в красноярском скалолазании, использовав чудо-экипировку — деревенские лапти. Прежде сибиряки их презирали. Теперь крестьянская обувка пошла на ура, проделав эволюционный путь к калошам, резиновым тапочкам и скалолазным туфлям. Феномен Слоника еще и в том, что даже матерые битые столбисты возвращаются к нему и лазают с неменьшим удовольствием, чем сопливые новички.
Вот, НАПРИМЕР, АЛЕКСАНДР КУЗНЕЦОВ — один из САМЫХ УВЛЕЧЕННЫХ И ИЗВЕСТНЫХ Красноярских столбистов и знаменитый фотограф. Поднимался почти на все советские семитысячники, в 1996 году стоял на вершинном гребне Эвереста.
Казалось бы, ему-то что делать на Слонике, лазанном-перелазанном вдоль и поперек? Тайна Столбов… Он,как только в заповедник вошел, на глазах преобразился из степенного сорока восьмилетнего сибирского мужика в отчаянного пацана Тома Сойера. Привел нас к Слонику, познакомил, кругом обошел, рукой по «шкуре» похлопал, смел снег. Затем произнес с нешуточной озабоченностью:- Как же люди на него забираются?
Я так понял: на Столбах асам можно и попридуриваться.
Затем Александр решил сходу на Слоника забежать. Схватился за выступ на уровне вытянутой над головой руки и — рухнул. Руки в варежках скользили, ноги за шершавую стенку не цеплялись. Спектакль начался.
Кузнецов подходил так и эдак, подпрыгивал, цеплялся, повисал на мгновение и падал. И бормотал: «Да че же это? Ёклмн…» После первых семнадцати попыток столбист основательно запыхался и сделал перекур.
— Это о чем говорит? — изрек он. — О том, что старость у ворот. А я к этому не готов.
Кузнецов снял куртку. От его свитера и волос шел пар, как от вскипевшего самовара. Он поменял варежки и произвел несколько кавалерийских атак. Старость подобралась еще ближе. Зрители начинали замерзать, столбист вошел в раж. В конце концов он понял, что пора использовать тяжелую артиллерию. Переобулся в ботинки с железными альпинистскими шипами — «трикони». Каменный Слоник еще поиграл с человеком и уступил. В «трикони» Кузнецов удержался на стенке лишнее мгновение, за которое успел поменять руки и вскарабкаться на хребет. В этот момент он был похож на ящерицу. А в глазах восторг. Наша взяла!
«А счастья-то сколько…» — подумал я. И мы пошли дальше, в тайгу. Шли мы к избам. Избы в «Столбах» — это отдельная песня.
ОДНИМ ЛАЗАНЬЕМ КРАСНОЯРЦЫ, ЕСТЕСТВЕННО, НЕ ДОВОЛЬСТВОВАЛИСЬ. Попрыгать да поломать конечности на сиенитовых утесах — это ведь всего лишь предлог чаще встречаться. Возникали компании по интересам и негласно закрепляли за собой стоянки. Рано или поздно там ставили домики — чтобы под дождем и на морозе не париться. Власти, которым собрания столбистов во все времена казались подозрительными, к избам относились без симпатии. Избы жгли и уничтожали — и в царское время, и в советское. Столбисты в долгу не оставались — жгли в ответ избы егерей и лесников. Войны длились годами.
Сегодня в отношениях — мир. В «Столбах» осталось всего десять изб.Каждая со своим именем, историей,компанией людей, уставом. По сути,это таежные клубы. В одних собирались художники, в других — физики с лириками, в третьих — мастера с оборонных заводов, в четвертых — полиграфисты, в пятых — молодежь.
Стать членом столбистского клуба нелегко. Каждое содружество оберегает свою избу, но настойчивым удача улыбается. При единственном условии: искренней привязанности к народному игрищу. Лазаешь? Значит, свой. Рано или поздно зеленый столбист встретит матерого, и тот приведет его в избу.
Мне повезло больше, утесы я только видел и рукой трогал Слоника. Александр Кузнецов вел меня на скалу Голубка, возле которой стоит одноименная изба. С начала 1970-х годов здесь собирались рабочие радиозавода и примкнувшие к ним столбисты.
С непривычки казалось, что шли долго. Узкая тропинка вилась между сосен, то поднимаясь круто вверх, то падая. Проходили мимо мелких скал, засыпанных снегом. Возле одного камня Кузнецов вдруг крикнул: -Эй, мужик!
И камень ему ответил глухим и недовольным эхом: «Мужик… мужик…» Я попробовал сделать то же самое — валун ответил презрительным молчанием. «Москвичей не любит», — подумал я. Поднявшись на горку, Кузнецов объявил, что с этого места в последний раз можно связаться с миром по телефону. Дальше -только тишина. Затем тропинка ушла вправо, внизу за перевалом пересекла замерзший ручей.
— Сюда за водой придем, — сказал Кузнецов. — Когда в избе запас кончится. Надеюсь, ручей до дна не промерз, иначе придется идти искать, куда он спрятался.
МЕТРОВ ЧЕРЕЗ ДВЕСТИ СЛЕВА ОТ ТРОПИНКИ ПОЯВИЛАСЬ ПОЛЕННИЦА ДРОВ, присыпанных снегом, а за ними высокая, островерхая крыша избы «Голубка». Ее выстроили прямо на склоне сопки. Два окошка, крыльцо, большая комната с
печкой-буржуйкой, лестница на чердак, двухэтажная сколоченная из досок кровать, широкие лавки вдоль стены и вокруг длинного дощатого стола. В левом углу газовая печь и полки с провиантом и посудой.
Окно напротив стола казалось живой картиной в подрамнике: неподвижный, укрытый снегом ельник, сухое дерево на переднем плане и затененное небо на заднем. Через полчаса буржуйка, потрескивая, залила дом теплом. Кузнецов ушел, и я остался один. Все звуки исчезли
Я СЕЛ У ОКНА И ЗАМЕР. СПИНЕ ТЕПЛО ОТ ПЕЧКИ,А лицо МЕРЗНЕТ. Было что-то особенное в этом одиночестве. Заповедник поворачивался ко мне лицом. Все, что я знал о Столбах, все, что услышал и увидел за этот день — и скалы, и снег,и птицы, и люди, и эхо камней выстраивались в новом порядке. Было страшно пошевельнуться, лес, который совсем недавно казался неподвижным и спящим, очнулся. Хотя за окном ничего не менялось. Только
свет от уходящего за сопки солнца гаснул и сумерки становилась гуще,как остывающий кофе.
«Хитрый Кузнецов», — подумал я и в этот момент понял, что вижу тайгу другими глазами, как будто изнутри
себя. Это длилось сущий пустяк, всего мгновение. В том, как лежал снег на земле и деревьях, в том, как изгибались и покачивались ветки, в том,как темнота скрадывала свет, во всем этом читалось одно — ожидание. Ожидание встречи, от которой жизнь изменяется раз и навсегда. Лес ждал,как живое существо из плоти и крови.
В этом ожидании была бездна терпения и надежды. И никакой тревоги.
Я оделся и вышел. Поднялся по тропинке и через несколько минут оказался у ближнего выступа Голубки. Здесь на нее мог забраться даже младенец. На корточках и ползком я вскарабкался на площадку. Справа,цепляясь за камни, рос старый скрюченный кедр. Прямо перед глазами,на всю возможную глубину и даль тянулось море темно-зеленой и белой тайги. Как острова поднимались из него скалы-столбы. Уходящее солнце оранжевыми языками сползало с южных стен Дикаря, Острожного бастиона и Манской бабы. Какое-то время было тихо, потом подул ветер. Я почувствовал, как замерзают слезы. И как одновременно смешно и больно закрывать глаза с колючими льдинками на ресницах.
Тайна Столбов открывается здесь. И неважно, хорошо ты лазаешь или плохо, много или мало, восходил на вершины или нет, пел ли песни у ночного костра, спал ли под открытым небом на скале, искал ли в тайге исчезнувший ручей…
Наверное, рано или поздно каждый, оказавшись на моем месте, замолкал в изумлении. Его настигало вот такое же солнце, ветер и слезы со льдом. И ощущение непостижимой полноты жизни. И сердце, само по себе, вдруг начинало благодарить и благодарить. Толком не разбираясь — за что и кого…